«Мы привыкли, что ты девочка. А тут — раз, и ты говоришь, что ты мальчик»

Мама асексуального трансмужчины — о попытке суицида ребёнка, о том, почему она путается в местоимениях, и том, как жить в неопределённости
Имя ребёнка собеседницы изменено по eё просьбе
Мне 49 лет, я из Иркутска. Моей младшей дочери Насте 20. Она принимает мужские гормоны, носит одежду унисекс и не терпит, если я отзываюсь о ней в женском роде.

Насте было 16, когда мы с мужем обнаружили, что у нашего ребёнка раздаются плечи, сужаются бёдра, на лице растут волосы. Ещё раньше мы находили в квартире упаковки из-под лекарств. Дочь отмахивалась от наших вопросов. Говорила: «Успокойтесь, это не наркотики!» По названиям на коробках мы нашли в интернете, что это такое. Это оказался мужской половой гормон.

«Ребёнок! Для чего тебе это нужно?!» — спросили мы. Ей пришлось признаться, что чувствует себя парнем и в этом состоянии готова прожить всю жизнь. «Природа телом ошиблась», — сказала она. Я повела её по врачам и психологам. Даже обращалась к магу. Он сказал, что в 32 года всё закончится, а до этого времени, мол, терпите.

У нее проблемы с идентификацией. Точнее, это я думаю, что у неё проблемы. Сама она считает, что у неё всё в порядке. Уже пять лет она принимает мужские гормоны. Сейчас больше похожа на парня, чем на девушку. Оформилась мужская фигура — широкие плечи, узкие бёдра, мускулистые ноги. Она всегда ходит в брюках или джинсах. Под мешковатой футболкой почти не видна грудь. Настя невысокого роста — 156 см. Паренёк получается невысокий, коренастый. Она, то есть он, носит короткую стрижку. Голос стал низким. Когда-то у неё был высокий звонкий голос, Настя неплохо пела. Сейчас тоже поёт, но баритоном. Я приучаю себя к мысли, что теперь моя дочь — это он.

В детстве все вещи были розовыми

Я не буду называть нашу с мужем профессию. Круг знакомых и коллег в Иркутске довольно тесный. Если скажу, нас быстро вычислят, а я этого не хочу. Будут потом ребёнку какие-нибудь гадости делать. Давайте просто скажем, что мы с мужем — люди творческой профессии.

Моя старшая дочь — от первого брака, ей 30. Младшенькая — наш общий с мужем ребёнок. Разница у сестёр 10 лет. Взгляды на воспитание детей у нас супругом совпадают. Детям с самого раннего возраста было предоставлено право выбора. Мы ничего не утверждали категорично, вроде того, что мы взрослые, мы так сказали, значит, так правильно.

Достаточно того, что в моём детстве было много дурацких установок — «ты должна», «ты обязана», в воспитании своих детей я старалась их не применять. Наши с мужем мамы обычно навязывали детям своё мнение. Я говорила дочерям: «Человеку нужно быть красиво одетым, чтобы хорошо себя чувствовать» или «Человеку нужно быть чистым и ходить в чистой одежде, чтобы быть здоровым». Насте мы с детства объясняли, что единственный человек, которому она что-то обязана, — она сама. А всё, что она должна родителям, — вырасти счастливым человеком и реализовать себя.
С трёх-четырёх лет мы стали ходить в магазин вместе с Настей. Я говорила: «Давай посоветуемся — какое ты хочешь платье, выбирай». Старшей было 13−14 лет, она уже подбирала себе вещи сама. У младшей вкус только формировался, мы этому не мешали. Настя с удовольствием выбирала себе платьица. В детстве у неё все вещи были розовыми, она охотно выбирала кукол, кареты для них. Я заплетала ей косички, завязывала бантики.
Как такового гендерного воспитания не было, поскольку мы считаем, что мужчины и женщины отличаются, извините, только половыми функциями
Когда ребёнок пошёл в школу, мы стали давать ей карманные деньги, потратить их она могла по своему усмотрению. На начало нового учебного года мы подарили ей 500 рублей. В 2007 году это была существенная сумма для семилетнего ребёнка. Можно было купить куклу или платьице. Через три-четыре дня выяснили, что денег у неё нет. Стали спрашивать, она с неохотой рассказала, что купили с подружкой по бутылке газировки, а на остальное — семечки для голубей. «Голуби там такие голодные. Мы им семечек купили. На все деньги». «Но больше 400 рублей на семечки — это же много», — сказали мы. «Я же голодных накормила, что в этом плохого? Что вы ругаетесь!» Мы переглянулись и просто расхохотались. Мы ведь детям всегда говорили: «Делай, как считаешь нужным. Мы примем твой выбор».
В детстве младший ребёнок вбил себе в голову, что он некрасивый. Настя сводила нас с ума заявлениями, что она уродка. Мы купили ей ростовое зеркало, поставили напротив кровати, чтобы она вставала и видела себя. Я ей говорила: «Посмотри. У тебя большие глаза. Длинная шея. Правильные черты лица. Небольшой и красивый носик. Ярко очерченный рот. Маленькие уши. Кудрявые волосы. Это разве не красиво, по-твоему?!» «Нет, у меня этого всего нет», — противилась она. Мы с отцом много беседовали с ней. Не сразу, постепенно все разговоры об уродстве утихли. Примерно к тому возрасту, когда человек решил, что он мальчик.

Об этом мы узнали тоже постепенно. Сначала в разговорах стали проскальзывать фразы «Я пошёл», «Я открыл». Дочь говорила о себе в мужском роде. На наши вопросы отшучивалась. Отвечала: «Слово „человек“ — мужского рода. Я же человек, значит, могу так говорить».
Надо признать, что когда ей было 7−8−9 лет, видимо, на какое-то время мы упустили ребёнка из виду
К сожалению, в нашей жизни был период запоев. Зарплату в 1990-е годы не платили практически всем. Но больше всего мы оказались не готовы к новым ценностям — «человек человеку волк» и всеобщей коммерциализации. Мы были молоды и очень чувствительны. Алкоголем мы с мужем пытались сгладить свою неадаптированность к жизни. В этот период нами заинтересовалась опека. Приходили домой, проверяли, вели беседы. Особенно опасно было вслух произносить наше убеждение — никому ничего никогда не надо запрещать. Все разрешения и запреты человек должен сформировать и сформулировать сам. И помочь ему в этом — вот главная задача родителей.

Наши с мужем матери считали нас плохими родителями. Хотя уровень проникновения в проблемы ребёнка у нас был гораздо глубже, чем у иных «правильных» отцов и матерей. Когда речь зашла о том, что Настю у нас могут забрать, мы опомнились, перестали уходить в запои.

Палач из тебя хреновый, Настя!

В 14 лет Настя попыталась покончить с собой. В интернете вычитала про средневековую казнь. Вот такое ребёнок попытался сотворить с собой.

Она пошла в ванную мыться. Я заметила, что сидит она там уже долго. Постучала, спросила, всё ли нормально. Она крикнула, что скоро выйдет.

Я заподозрила странное, когда она быстро прошмыгнула к себе в комнату. Зашла после неё в ванную и поняла, что она пыталась сделать. Бегом примчалась к ней. Она лежит, полностью накрытая одеялом. Я его сдёргиваю — матушки мои! Всё тело в ранах. Говорю: «Ребёнок, ты что?» Я посмотрела — раны неглубокие. Говорю: «Палач из тебя хреновый, Настя! Может, больше не будешь пытаться покончить с собой?»

Это не было демонстрацией. Иначе она постаралась бы, чтобы её увидели. У ребёнка развивалось болезненное пристрастие к самоповреждению. На вопросы она отвечала однообразно: «Ничего не случилось. Просто не хочу жить». Мы, я и её отец, прекрасно понимаем — что такое надоело жить. Видимо, дочери это передалось. Поэтому мы не докапывались до неё с лишними вопросами.
На следующий день на уроке задрался рукав блузки, на руке учительница увидела след от раны. Нас вызвали в школу. Мы посоветовались с педагогами и вместе решили обращаться к психиатру. Главное, чем помог специалист, — поставил диагноз: аутизм. Мы с отцом старались всячески успокоить ребёнка: «Ребёнок! Бояться не надо». Мы доказывали, что аутизм — не приговор, что с ним вполне можно жить полноценно. Ничего страшного не произошло. Просто нужно соблюдать правила, которые не нужно соблюдать здоровым людям. Принимать лекарства, держать болезнь под контролем.

Ребёнку оформили домашнее обучение. Настю и до этого случая тяготил коллектив. Ей проще находиться одной, чем с кем-то. По этой причине она не закончила музыкальную школу. В начальной школе мы уже просили перевести её на домашнее обучение, но педагоги нам отказывали, ссылаясь на то, что здоровому ребёнку это не нужно. Должна была быть попытка суицида, чтобы не только родители поняли, что у человека сложности.

Попробовала сделать себе пластическую операцию

В 15 лет, в свой день рождения, Настя попыталась поправить своё лицо. Всей семьёй мы собирались поехать на фестиваль «Байкал-Шаман». Перед самым отъездом говорит: «Предки, я не хочу ехать. Хочу дома посидеть. Вы езжайте. Если хотите сделать мне подарок на день рождения, оставьте меня в покое». Мы возражать не стали. Холодильник полный, плитой и унитазом пользоваться умеет. Как кошек кормить, знает. Уехали всего на четыре дня.

В самый разгар фестиваля нам звонят. Незнакомый голос сообщает: «Ваша дочь находится в остром отделении психиатрической больницы».

Она попыталась сделать себе пластическую операцию — исправить форму рта. Когда поняла, что операция не удалась, обратилась в больницу. Хирурги зашили разрезы на лице и положили её в палату, откуда она сбежала домой. Там запила обезболивающие пивом. В итоге за ней приехала полиция. Она оказала дикое сопротивление, когда её забирали обратно в больницу.
Когда мы приехали в Иркутск, Настя лежала в палате, несколько дней её держали на снотворных. Когда проснулась, стала просить нас забрать её домой. Настаивала, говорила, что мы не хотим её поддержать. Но я и сейчас считаю: главное, что мы могли для неё сделать, — не идти у неё на поводу.

«Что тебе приспичило взяться за нож?» — спрашиваем на следующий день. Отвечает, хотела сделать себе форму губ, как у одной голливудской актрисы. Не помню, как её зовут. У той верхняя губа чуть вздернута кверху. Приготовилась заранее. Купила обезболивающее, шприцы. Перед тем как разрезать лицо, сделала в губы уколы обезболивающего двухмиллилитровым шприцем — он предназначен для внутримышечных инъекций. Можете представить, какая там игла? Такую даже держать страшно, не то что колоть в лицо! Сделала надрез и поддернула губу вверх. Но рану зашить не удалось. Мы очень долго вели с ребёнком дискуссии о том, что человек должен быть самим собой, а не кем-то другим.
Спустя полгода после выписки из больницы она призналась нам, что уже давно не хочет быть девочкой, чувствует себя мальчиком. По недомолвкам, туманным ответам на вопросы мы уже понимали, что с ребёнком что-то происходит. Тем не менее я почувствовала после её признания удивление, смятение. Было непонятно, что теперь делать. Нам-то с отцом бояться нечего. К тому же у меня есть старшая дочь, у неё семья, ребёнок, мой внук. А вот младшему агрессивные обыватели могут навредить.

Ещё мне было жалко той личности, с которой дочь готова была расстаться. Я понимала, что от меня ничего не зависит. Вернуть эту личность может только её носитель. Я до сих пор хочу, чтобы моя дочь Настя вернулась. Но если теперь у меня сын — пусть будет сын. Друзья называют её Антоном.

Долго думала, что сделала не так

Я спрашивала у неё, то есть у него, когда это началось. Она говорит: было всегда, сколько себя помнит. Что всегда чувствовала себя мальчиком. Я у неё спрашиваю: «А как же розовые платьица? А куклы-барби?» У неё этих барби, да и других кукол, чего только у неё не было! Ответа у неё нет.

Я предложила обратиться к специалистам. Поговорили с участковым психиатром. Потом пошли на консультацию к светилу психиатрии, профессору Василию Собенникову. Эндокринолог на консультации сказала, что раньше 18 лет и без заключения психиатрической комиссии помогать в изменении пола не будет.

Настя сама покупает гормоны. В аптеках официально они не продаются без назначения врача, достаёт где-то, выпытывать бесполезно. Её любимая героиня Великой Отечественной войны — Зоя Космодемьянская. Надо ли объяснять, насколько упрям и терпелив мой ребёнок? Самостоятельно выработала для себя систему приёма. Мы с эндокринологом отговаривали её продолжать принимать лекарства: «Представляешь, ты будешь парнем маленького роста». Её это не пугает. Месячные у неё прекратились давно. Я не уверена, можно ли вернуть женское тело сейчас.

Однозначного ответа от психиатров и других специалистов не было и нет до сих пор. Когда ей давали группу инвалидности в связи с аутизмом в 18 лет, в сопроводительном листе было написано, что человек проявляет трансгендерные настроения. Больше никаких выводов.
Врачи не могут определить, транссексуальность у Насти реальная или придуманная
Врачи не могут определить, транссексуальность у Насти реальная или придуманная. Я подозреваю, что вопрос гендера как-то связан с особенностями психики. Но не знаю, как именно. Мне кажется, это тема для исследования учёных.

Я очень долго думала, что и когда я неправильно сделала, почему у моего ребёнка возникли сомнения в самоопределении. Для меня этот вопрос до сих пор открыт. Ведь не воспитывали мы в ней мальчика.

Пусть будет мальчик

Настя — нестандартный ребёнок. Если она говорит: «Мне нравится этот человек», — значит, он ей просто нравится. Вне сексуальной составляющей. Она асексуальный человек. Чувствует интерес к этому человеку, желание общаться, и всё.

Мне непонятно, зачем она хочет быть парнем, если сексуальный аспект её не интересует. Когда Насте исполнилось 18 лет, я предложила ей не торопиться с переходом. Попробовать простых сексуальных отношений — девочки с мальчиком. Тем более, в её окружении был парень, влюблённый в неё. Её он интересовал чуть больше, чем все другие. У неё были отношения с этим парнем, но традиционный секс её не впечатлил.
Ребёнок у нас очень скрытный, что называется, тихушный. Но если эмоции прорываются, это как горный поток. Очень резко она реагирует, когда я сбиваюсь и при людях обращаюсь к ней в женском роде. Вплоть до того, что если в магазине или на улице обращаешься к ней в женском роде, начинается чуть ли не истерика, она убегает. Пару-тройку раз устраивала скандалы. Я объясняю: «Так ты только подчёркиваешь свою проблему перед чужими людьми». Он понял, что наши проблемы нужно решать между собой.

Хотя мы и договорились, что не буду обращаться к ней в женском роде, иногда сбиваюсь. «Ребёнок, мы тебя рожали как девочку, воспитывали как девочку. Мы привыкли, что ты девочка. А тут — раз, и ты говоришь, что ты мальчик. Хочешь, чтобы в одно мгновение перестроились? Дай нам с отцом время. Не требуй от нас слишком много. Мы будем стараться принимать тебя. И ты понимай нас», — говорю я ей.
Ей важно, чтобы именно я приняла её выбор. Когда отец говорит о ней в женском роде, ему она прощает
Он у нас вообще хитрый товарищ. Общается так, чтобы избежать глаголов прошедшего времени. Например, вместо: «Ты забрала книгу?» — спрашивает: «Будешь брать книгу?» Супруг менее эмоционален, чем я. Он затаился и ждёт, когда ребёнок закончит дурить. А если не закончит — будет любить его так.

Дети между собой общаются. У старшей маленький ребёнок, младшая заходит к ним домой, вместе гуляют с малышом. У них есть что обсудить. Настя знает, что бабушки её выбор точно не примут, но не считает нужным скрывать от родственников свой гендер. Моя мать до сих пор считает это дурью. На семейные торжества пред ясны очи родственников ребёнок является в мальчишеском обличии. Но общается со всеми как девочка. Она не обижает родственников. Понимает, что сознание быстро не переделаешь. В моём окружении о наших вопросах знают только те, кто в состоянии это понять и принять. Мы с возрастом стали не очень общительны.

Дочь у нас тоже мало с кем общается. Её окружение — сообщество ЛГБТ, ей там бояться нечего. Человек пять, особо приближенных. У неё есть подружка, которая когда-то была мальчиком. Когда Настя познакомила нас, это был ещё парень. Сейчас это девочка, копит деньги на операцию по переходу. Ещё в их компании моя племянница с её парнем. Она человек традиционной ориентации, не принадлежит к сообществу ЛГБТ, но сочувствует.
Дочь живёт одна. Когда ей было 19, мы разъехались. Я считаю, что взрослые дети должны жить отдельно. Много времени проводит в интернете, занимается физикой, химией, философией. Это самообразование. Официально она нигде не учится. Живёт на пенсию по инвалидности и мелкие подработки — моет полы. Говорит, что пока не готова влиться в общество. С 18 лет наблюдается у взрослого психиатра, который не обязан рассказывать родителям, что происходит с пациентом. Сама она о своих проблемах не говорит. Мы тупо ждём: останется наша дочь девочкой или станет мальчиком.

Я стараюсь говорить о Насте и обращаться к ней в мужском роде. Это не всегда получается. Но стараюсь привыкать к мысли, что она — это он. Если ребёнку так лучше, если он счастлив от того, что он мальчик, пусть будет мальчик. Главное в человеке — быть умным. Чувствовать сердцем. Гениталии — это вторично. Примерно три месяца назад Настя сказала нам: «Да вы, предки, у меня самые классные и необычные, не как у всех. Это я недавно понял».
Человек, говоря о трансперсоне, может путаться в местоимениях по разным причинам. Дело может быть в привычке. Или в том, что процесс принятия трансмужчины или трансженщины ещё не завершён.
Особенность развития, связанная с нарушением работы центральной нервной системы. Это состояние, включающее в себя две группы симптомов: нарушение социальной коммуникации и социального взаимодействия и ограниченные повторяющиеся образцы поведения, интересов, активностей
Ежегодный музыкальный фестиваль, проходит на берегах Байкала.
Известный в Иркутске врач-психиатр.
Речь, скорее, о «коррекции пола» — так как он корректируется, или, иначе говоря, приводится в соответствие с гендерным самоощущением человека.

До совершеннолетия пациента и без справки от психиатра эндокринологи по закону действительно не могут выписать какие-либо препараты. Это касается даже блокаторов собственных гормонов.
Трансгендерность, сопровождаемая сильным дискомфортом от несоответствия анатомического пола гендерной идентичности, желанием привести тело «в порядок» путём хирургического и гормонального вмешательства, стремлением жить и быть принятым в качестве представителя определённого гендера. Термин считается устаревающим, вместо него в любых случаях сейчас принято употреблять термин «трансгендерность».
Как и со многими состояниями, в случае с трансгендерностью есть крохотный процент тех, кто не очень чётко определяет своё состояние. В этот момент сомнений, поиска, найдя информацию о трансгендерности, люди, поспешив, могут цепляться за неё как за опору. Однако это миф, что большое количество транслюдей присваивают себе этот статус по ошибке или из соображений своей «особенности».
Асексуальность — отсутствие или слабость сексуального влечения к другим людям.
Трансгендерный переход — процесс приведения гендерной роли и тела человека в соответствие с его внутренним самоощущением — гендерной идентичностью. Трансгендерный переход может включать в себя как социализацию в новой гендерной роли, смену паспортного имени и юридического пола, так и медицинские процедуры по изменению внешних половых признаков.
Аббревиатура «ЛГБТ» расшифровывается как «лесбиянки, геи, бисексуалы, трансгендеры». Термин «ЛГБТ+» сейчас считается более корректным, т. к. по умолчанию включает все возможные ориентации и идентичности, которые невозможно уместить в одну аббревиатуру. Также встречаются аббревиатуры ЛГБТИ, ЛГБТИК, ЛГБТКИА, где И — это интерсекс-люди, К — квир, А — асексуалы.
Имеется в виду момент жизни упомянутой персоны до трансгендерного перехода или на начальном его этапе, когда персона ещё не говорила о себе как о девушке и, вероятно, маскулинно выглядела.
Выражение считается некорректным, потому что термин «нетрадиционный» намекает на второстепенность и неполноценность. В каждой семье, независимо от сексуальной ориентации или гендерной идентичности членов союза, есть свои традиции – вместе читать по вечерам, раз в месяц ходить вместе с детьми кино, встречаться с родными на большие праздники и так далее.

Читайте также:

Если вы родитель ЛГБТ-человека и хотите стать героем проекта, пожалуйста, заполните эту форму

Ваша история будет важна для других родителей — особенно тех, кто пока не готов рассказывать о себе публично или даже обращаться к психологу. Кроме того, так трудности ЛГБТ-людей и их близких станут более видимыми
Нажимая на кнопку «отправить», вы даете согласие на обработку персональных данных и соглашаетесь c политикой конфиденциальности

Close
Связаться с авторами или рассказать свою историю
Нажимая на кнопку «Отправить», вы даете согласие на обработку персональных данных и соглашаетесь c политикой конфиденциальности